60 лет назад, в Тбилиси умер выдающийся грузинский поэт Галактион Табидзе.
О друзья, лишь поэзия прежде, чем вы,
Прежде времени, прежде меня самого,
Прежде первой любви, прежде первой травы,
Прежде первого снега и прежде всего.
Наши души белеют белее, чем снег,
Занимается день у окна моего,
И приходит поэзия прежде, чем свет,
Прежде Свети-Цховели и прежде всего.
Что же, город мой милый, на ласку ты скуп?
Лишь последнего жду я венка твоего,
И уже заклинанья срываются с губ:
Жизнь, и Смерть, и Поэзия - прежде всего.
Галактион Васильевич Табидзе был одним из ведущих грузинских поэтов XX века, оказал огромное влияние на все последующие поколения грузинских поэтов.
С 1908 года учился в Тбилисской духовной семинарии. В том же году начал печататься. В 1914 году опубликовал первый сборник стихов. В 1915-м и в конце 1916 года посещал Москву, где познакомился с А. А. Блоком, В. Я. Брюсовым и К. Д. Бальмонтом. Побывал также в Петрограде. С 1916 года печатался в журнале грузинских символистов «Голубые роги». В 1919 году опубликовал сборник «Артистические стихи». В 1924 году стал одним из создателей журнала «Мнатоби» («Светоч»).
17 марта 1959 года ему принесли для подписи письмо с осуждением творчества Бориса Пастернака.Народный поэт Грузии Галактион Табидзе не смог этого сделать и выбросился из окна в кабинете главного врача Тбилисского «Лечкомбината».
В июне 2000 года Грузинская православная церковь отпустила Галактиону Табидзе грех самоубийства. Галактион Васильевич Табидзе похоронен в Мтацминдском пантеоне.
МЕРИ
Венчалась Мери в ночь дождей,
и в ночь дождей я проклял Мери.
Не мог я отворить дверей,
восставших между мной и ей,
и я поцеловал те двери.
Я знал — там упадают ниц,
колечком палец награждают.
Послушай! Так кольцуют птиц!
Рабынь так рабством утруждают!
Но я забыл твое лицо!
Твой профиль нежный, твой дикарский,
должно быть, темен, как крыльцо
ненастною порой декабрьской?
И ты, должно быть, на виду
толпы заботливой и праздной
проносишь белую фату,
как будто траур безобразный?
Не хорони меня! Я жив!
Я счастлив! Я любим судьбою!
Как запах приторен, как лжив
всех роз твоих… Но бог с тобою.
Не ведал я, что говорю, —
уже рукою обрученной
и головою обреченной
она склонилась к алтарю.
И не было на них суда —
на две руки, летящих мимо…
О, как я молод был тогда.
Как стар теперь.
Я шел средь дыма,
вкруг дома твоего плутал,
во всякой сомневался вере.
Сто лет прошло. И, как платан,
стою теперь.
Кто знает, Мери,
зачем мне показалось вдруг,
что нищий я? — И в эту осень
я обезумел — перстни с рук
я поснимал и кинул оземь?
Зачем «Могильщика» я пел?
Зачем средь луж огромных плавал?
И холод бедственный терпел,
и «Я и ночь» читал и плакал?
А дождик лил всю ночь и лил
все утро, и во мгле опасной
все плакал я, как старый Лир,
как бедный Лир, как Лир прекрасный.
