От жизни, от прежних лет…
В море — вода темна,
В море — не сыщешь дна.
И нам уж возврата нет.
Мы вышли за грань на мгновение.
Нам воздух казался жгуч —
В этот вечерний час
Кто-то забыл про нас
И двери замкнул на ключ.
Мы, кажется, что-то ждали,
Кого-то любили там —
Звонко струились дни,
Жарок был цвет души…
— Не снилось ли это нам?
Забылись слова, названья,
И тени теней скользят…
Долго ль стоять у стен?
Здесь или там был плен?
Ни вспомнить, ни знать нельзя!
Так зыбки одежды наши,
Прозрачны душа и взгляд.
Надо ль жалеть о том?
Где-то на дне морском
От жизни ключи лежат.
/Аделаида Герцык/
У мыса Алчак расположено место расстрела жителей Судака и графа Р.Р.Капниста.
31 декабря 1920 года, т.е. в самый канун Нового года, граф Р.Р.Капнист был первый и единственный раз допрошен. Протокол допроса уместился в 9 строк. Из него явствует, что граф Р.Р.Капнист приехал в Крым из Полтавской губернии в 1917 году на лечение в связи с переломом ноги, что в Крыму он занимался виноградарством и виноделием, что в Комитете помощи беженцам он не состоял.
Неделю спустя, 7 января 1921 года в качестве свидетелей были допрошены двое молодых чернорабочих (23-х и 25-ти лет), которые показали, что граф Капнист принимал, якобы, активное участие в «восстании татар против Советской власти в 1918 году»". И хотя никаких доказательств в подтверждение этого обвинения приведено не было, следователь им поверил. Да и как не поверить, ведь свидетели - чернорабочие, стало быть, стопроцентные пролетарии и, значит, свои...
На следующий день, 8 января 1921 года, военным следователем Особого Отдела при Реввоенсовете 4-й армии было составлено заключение по делу Р.Р.Капниста (изобилующее, кстати сказать, грубейшими орфографическими ошибками: «вырозившись», «востание», «тотары», «неправельное», «отказоваеться», «обвене-ние», «беженцов»; вместо «Советской России» - «совета росии»... Нетрудно представить, сколь лютую «классовую ненависть» испытывал этот безграмотный чекист по отношению к высокообразованному графу...). Согласно заключению, граф Р.Р.Капнист обвинялся в следующем: 1) в помощи Добровольческой армии, выразившейся в устройстве склада медикаментов; 2) в активном участии в татарском восстании 1918 года; 3) в помощи беженцам из Советской России, выразившейся в устройстве столовой для них; 4) в «неправильных показаниях в деле» (вероятно, военследователь имел в виду отсутствие в заполненной Р.Р.Капнистом анкете и в протоколе допроса сведений по трем первым пунктам обвинения). Дело Р.Р.Капниста передавалось на рассмотрение Тройки.
Постановление Тройки в качестве отдельного документа в деле отсутствует. Лишь в левом верхнем углу «Анкеты для регистрации лиц, прибывших в Крым после 1917 года», заполненной графом Р.Р.Капнистом 23 декабря 1920 года, карандашом начертано: «Расстрелять». Ниже - неразборчивые подписи председателя и членов Тройки. Не указана была даже дата приговора... Ростислав Ростиславович был расстрелян в январе 1921 года. Как и почти все крымские дворяне. Дом Капнистов был разрушен, а братьям и сестрам пришлось скрываться.
В 1995 году, т.е. 74 года спустя, Р.Р.Капнист был реабилитирован.
Ключи утонули в море —
От жизни, от прежних лет…
В январе 1921 года также была арестована и провела три недели в подвале судакской ЧК замечательная русская поэтесса и писательница «серебряного века» Аделаида Герцык (1874—1925). В результате появились «Подвальные очерки» А.К. Герцык, ставшие знаменитыми по причине не только той рвущей сердце пронзительности, с какой они написаны, но и потому, что с них, собственно, и началась ГУЛАГовская литература.
Первый из пяти «Подвальных очерков», озаглавленный «Todesreif» (Готовый к смерти. — нем.), посвящен «графу К.». Удалось установить, что «граф К.» — это граф Ростислав Ростиславович Капнист (1875—1921).
Todesreif (отрывок)
Граф не говорил почти ни с кем, часами сидел он, или полулежал на своем месте. И только по вечерам подсаживался к лампочке с Евангелием в руках. Я уже не удивлялась этому. Я забыла, потеряла прежний облик его, с которым так не вязалось то, что он делал теперь. Не видя его в течение двух дней, я пробралась вечером к его углу и застала его лежащим под пледом; у него был озноб.
«Думаю, что это лихорадочное состояние от ноги, — сказал он. — У меня образовалось нагноение».
— Уйти?
«Нет, посидите. Мне хочется говорить, я ждал вас».
Он подвинулся, и я присела рядом.
— Теперь вы мне скажете? — спросила я.
Он приподнялся на локте и приблизил лицо ко мне. «Вы понимаете, что это очень трудно сказать? Боюсь, вы не поймете. Вы что хотите знать?»
— Все, что можно. Каким вам представляется загробный мир во сне? Какое открытие вы сделали?
«Да, открытие... Знаете, я вчера прочел в Евангелии — мне здесь один знакомый дал. Прежде я никогда его в руки не брал. Так мне попалось у Иоанна: «Познаете истину и истина сделает вас свободными». И вот, мне кажется иногда, что я познал истину». Он говорил как бы шутя и усмехнулся на этом слове. Но я знала, как важно для него то, что он собирался сказать. Голос его изменился и перешел в нервный и взволнованный шепот.
«Раз во сне я ощутил, что от меня отпало время, или я сам выпал из него Ну, и это было такое блаженное состояние, что проснувшись, я попробовал опять его вызвать. И мне удалось. И теперь иногда я часами забываю решительно все».
Граф переменил положение и опять зашептал оживленно: «Я, как беглый, не помнящий родства... От всего свободен! Ведь все страдания и желания наши и унижения, какие мы здесь терпим — все в рамках времени. Откиньте его — и все отпадет. И видишь другое, то, что время заслоняло собой...» Голос его пресекся:
— Бога? — шепнула я.
«Да... Мне кажутся дикими разговоры о Боге среди обыденной жизни. Там Его нет. И Евангелие непонятно и бессмысленно, если его читать и стараться понять среди нашей жизни. Это сумасшедшая книга. И потому так трудно ее понять. Христос дает ответы вне времени, а спрашивают Его люди, которые не могут перейти эту черту. И потому кажется, что они говорят о разных вещах и не понимают друг друга».
Все больше волновался он, повторяя часто уже сказанное, силясь уяснить свое чувство для него самого чудесное. Не ново было то, что он говорил, важно, что он сам в себе открыл это, и что это было спасительным окном, открывшимся на волю. И мысли, неопытные в этой области, медлили и колебались перед каждым шагом вперед, как бы ощупывая друг друга во тьме. И именно в нем, так уверенно судившем раньше о своих земных делах, эта робость и изумление были трогательны и мучительны до слез.
«Я верю, что это и есть то, что люди называют раем, — сказал он, — если этот выход длителен, без возвратов к жизни...»
Почему мне вспомнилось прочтенное где-то слово todesreif — для смерти созревший? Почему так отрешенно стало в душе, так скорбно и строго, как перед открытой могилой?..
И свершилось.
Тропинка на мыс Алчак.
Вдали уже виден туманный Меганом.
Вид на Судакскую бухту.
Природные менгиры Алчака...
На Алчаке много диких бухточек среди камней.
Я очень люблю дайвинг у мыса Алчак. Очень много интересных гротов под этими камнями.
Природный грот среди камней Алчака. Здесь мое любимое место для дайвинга.
Вид на Судак с мыса Алчак.
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта...
/Иосиф Бродский/
